Империализм по книге Рудольфа Гильфердинга «Финансовый капитал. Теория империализма Р. Гильфердинга Финансы и капитал гильфердинг ленин

Отталкиваясь от замечаний, сделанных в поздних работах Маркса и Энгельса, Гильфердинг изучил структурные изменения капитализма последней четверти 19 века. Он начал с вопросов концентрации капитала, а точнее - концентрации банков и возросшей роли, которую стали играть банки в учреждении акционерных компаний и слиянии предприятий.

В 1910 г. Гильфердинг издал большую работу «Финансовый капитал» . Этот теоретический труд Гильфердинга явился типичным образцом центризма. С одной стороны, в работе содержался «в высшей степени ценный теоретический анализ «новейшей фазы в развитии капитализма», с другой, - Гильфердинг проявил в ней «известную склонность к примирению марксизма с оппортунизмом».

Работа Гильфердинга по существу являлась первой попыткой исследовать с марксистских позиций новые явления в капитализме, связанные со вступлением его в империалистическую стадию. Гильфердинг обобщил большой теоретический материал, связанный с появлением акционерных обществ, образованием фиктивного капитала, учредительской прибыли; рассмотрел финансовую технику, посредством которой крупный капитал мобилизует мелкие капиталы, господствует над ними; описал биржу и биржевые спекуляции, процесс комбинирования и т.д. Гильфердинг даже закончил свою книгу провозглашением необходимости превратить диктатуру магнатов в диктатуру пролетариата. И, тем не менее, Гильфердинг уже в этой работе не был последовательным марксистом. «Финансовый капитал» прокладывал путь реформистским «теориям» мирного и организованного капитализма, врастания капитализма в социализм.

В «Финансовом капитале» капитализм представлен в кривом зеркале меновой концепции, столь характерной для буржуазной вульгарной политической экономии. Гильфердинг заявлял, что общественные связи «складываются посредством обмена товаров», а «задача теоретической экономии заключается в том, чтобы найти закон обмена… Из этого закона должно вытекать регулирование производства в обществе товаропроизводителей». Он настойчиво отвлекал читателей от процесса производства… «Наш путь ведет не на капиталистическую фабрику с ее чудесами техники; наше внимание должно обратиться к однообразию вечно сходных рыночных актов, где одинаковым по форме способом деньги постоянно превращаются в товар и товар в деньги». Анализ империализма Гильфердинг начинает не с производства, а с анализа денег, которые он рассматривает исключительно как категорию обращения. В «Финансовом капитале» Гильфердинг подверг ревизии марксову теорию денег и кредита. Он искажал природу денег, приписывал бумажным деньгам способность непосредственно отражать стоимость товаров. Регулирование в сфере денежного обращения, по его утверждениям, устраняет анархию, а кредит - сила, которая «получает господство над общественными отношениями».

Порочный ход теоретических рассуждений Гильфердинга строится на антинаучной методологии. Он отступал от материализма и пытался примирить марксизм с идеалистической философией Канта. Идеализм его сказался в том, что он разрывал теорию и практику, трактовал целый ряд категорий марксистской политической экономии, и прежде всего категорию стоимости, как логические, имеющие смысл только для теоретического анализа. Второй крупной методологической ошибкой Гильфердинга является преувеличение роли обмена и непонимание примата производства в экономической жизни.

Признание примата обращения над производством привело Гильфердинга к искажению сущности империализма. Монополии, согласно взглядам Гильфердинга, появляются не в результате высокой концентрации производства, а в результате творческой силы банков и кредита. Финансовый капитал у Гильфердинга показан односторонне, а потому и неправильно, как господство банков над промышленностью, а не как сращивание банковских и промышленных монополий.

Гильфердинг в работе систематически затушевывал господствующую роль монополий, умалчивал о монополистической конкуренции. Обо всех этих явлениях он говорил боязливо, чтобы не вымолвить лишнего, не обнажить рост антагонистических противоречий в эпоху империализма.

С появлением монополистических предприятий, согласно взглядам Гильфердинга, увеличиваются шансы для регулирования экономики. «То, к чему раньше приводил слепой закон цен, который понижением цен вызывал приостановку и банкротство целого ряда предприятий, - читаем мы в «Финансовом капитале», - это благословенное ограничение производства несравненно более быстро и безболезненно осуществляется теперь ассоциированным разумом картелированных руководителей производства». Выводы Гильфердинга тесно соприкасались с выводами Каутского: монополии ведут к нивелировке, устраняют неравномерность развития и являются ячейками организованного капитализма. В дальнейшем, в эпоху общего кризиса капитализма Гильфердинг встал на позиции открытой защиты и проповеди теории врастания капитализма в социализм.

Ревизионистские концепции Бернштейна, Каутского и Гильфердинга в корне противоречат научным принципам исторического материализма. Вместо материалистического понимания процесса развития общества ревизионисты преподносят идеализм или вульгарный материализм. Идеализм их проявляется в переоценке политики и отрыве ее от экономического базиса. В тех случаях, когда прогресс общества они связывают непосредственно с ростом производительных сил, игнорируют роль производственных отношений, их взгляды приобретают вульгарно-материалистический характер.

Вся система капиталистических производственных отношений в ревизионистских экономических теориях представлена в искаженном свете. Ревизионисты не понимают диалектики процесса общественного развития. Они не умеют или не хотят увидеть главное в процессе и возводят временные, преходящие, случайные явления в закономерность. Из комплекса производственных отношений ревизионисты вырывают отношения распределения, преувеличивают роль обращения и оказываются на позициях меновой концепции. Ревизионистские теории искажают сущность империализма и пути перехода к социализму и тем самым дезориентируют рабочее движение.

В блестящем заключении «Финансового капитала» Гильфердинг фактически предсказал подъем фашизма как беспощадной политической диктатуры, защищающей интересы крупного капитала, и связанной с новой стадией развития капитализма, так же как политический либерализм соответствовал в предшествующую эпоху капитализму свободной конкуренции. Перед угрозой подобной диктатуры, заключает Гильфердинг, пролетариат должен вести борьбу за установление своей, пролетарской диктатуры.

Лев Давидович Троцкий

Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции

Объединение в настоящем томе двух в разное время вышедших книг («Терроризм и коммунизм») и «Между империализмом и революцией»), оправдывается тем, что обе книги посвящены одной и той же основной теме, причем вторая, написанная во имя самостоятельной цели (защита нашей политики в отношении меньшевистской Грузии), является в то же время лишь более конкретной иллюстрацией основных положений первой книги на частном историческом примере.

В обеих работах основные вопросы революции тесно переплетены со злобой политического дня, с конкретными военными, политическими и хозяйственными мероприятиями. Совершенно естественны, совершенно неизбежны при этом второстепенные неправильности в оценках или частные нарушения перспективы. Исправлять их задним числом было бы неправильно уже потому, что и в частных ошибках отразились известные этапы нашей советской работы и партийной мысли. Основные положения книги сохраняют, с моей точки зрения, и сегодня свою силу целиком. Поскольку в первой книге идет речь о методах нашего хозяйственного строительства в период военного коммунизма, я посоветовал издательству приобщить к изданию, в виде приложения, мой доклад на IV Конгрессе Коминтерна о новой экономической политике Советской власти. Таким путем те главы книги «Терроризм и коммунизм», которые посвящены хозяйству под углом зрения нашего опыта 1919 – 1920 г.г., вводятся в необходимую перспективу.

Лев Троцкий

Проблемы международной пролетарской революции. Основные вопросы пролетарской революции

ПРЕДИСЛОВИЕ

Объединение в настоящем томе двух в разное время вышедших книг («Терроризм и коммунизм») и «Между империализмом и революцией»), оправдывается тем, что обе книги посвящены одной и той же основной теме, причем вторая, написанная во имя самостоятельной цели (защита нашей политики в отношении меньшевистской Грузии), является в то же время лишь более конкретной иллюстрацией основных положений первой книги на частном историческом примере.

В обеих работах основные вопросы революции тесно переплетены со злобой политического дня, с конкретными военными, политическими и хозяйственными мероприятиями. Совершенно естественны, совершенно неизбежны при этом второстепенные неправильности в оценках или частные нарушения перспективы. Исправлять их задним числом было бы неправильно уже потому, что и в частных ошибках отразились известные этапы нашей советской работы и партийной мысли. Основные положения книги сохраняют, с моей точки зрения, и сегодня свою силу целиком. Поскольку в первой книге идет речь о методах нашего хозяйственного строительства в период военного коммунизма, я посоветовал издательству приобщить к изданию, в виде приложения, мой доклад на IV Конгрессе Коминтерна о новой экономической политике Советской власти. Таким путем те главы книги «Терроризм и коммунизм», которые посвящены хозяйству под углом зрения нашего опыта 1919 – 1920 г.г., вводятся в необходимую перспективу.

Обе соединенные здесь книги, направленные в первую голову против русских меньшевиков и эсеров, не встретили, насколько я знаю, с их стороны никакого подобия теоретической оценки. И немудрено: выведенные революцией в тираж мелкобуржуазные партии утратили всякий интерес к теоретической постановке основных вопросов революции. То, что осталось от этих партий, живет инсинуацией, клеветой, мелким плутовством, мелким прислужничеством и мелкими подачками.

Немецкий меньшевизм, обладающий гораздо большей силой исторической инерции, – чугунный каток пролетарской революции еще не прошелся по его позвоночнику – ответил рядом критических и полемических работ, среди которых первое место по безнадежной пошлости занимают ученые словоистечения Каутского. Те его аргументы, которые давали хотя бы какую-нибудь опору для революционной критики, были по достоинству оценены в свое время т. Радеком. Возвращаться здесь к этим вопросам нет решительно никакого основания. Немецкий меньшевизм, как и мировой, обречен, – он пройдет свой путь распада и гниения до конца.

Это вовсе не означает, однако, что в теоретической области мы можем в дальнейшем жить, как рантье, процентами со старого капитала. Наоборот. Теоретическая разработка вопросов революции – не только ее методов (чему посвящена, главным образом, настоящая книга), но ее материальных основ, – сейчас для нас настоятельнее и обязательнее, чем когда бы то ни было. По сложности своей переживаемая нами эпоха не имеет в прошлом себе равной. Непосредственные революционные перспективы, как они стояли перед нами в 1918 – 1920 г.г., как бы отдалились, борьба основных социальных сил приняла более затяжной характер, а в то же время подземные толчки не прекращаются ни на минуту, угрожая то военным, то классовым, то национальным взрывом. Напряженная теоретическая работа революционной мысли над уяснением и оценкой внутренних сил мирового процесса и их нередко противоречивых тенденций является залогом прежде всего принципиального и действенного самосохранения коммунистической партии, а затем и ее победы.

Перерождение революционных партий происходит незаметно, а вскрывается катастрофически. Немецкая социал-демократия, под руководством Вильгельма Либкнехта и Августа Бебеля, вступала в жизнь совсем не с теми чувствами и мыслями, с какими 50 лет спустя, под руководством Шейдемана и Эберта, вошла в мировую войну. Поколения за полвека постепенно обновлялись, и то, что для стариков было лишь временным и частным, в сознании молодых отлагалось, как основа. Низкопробный практицизм молодых влиял, в свою очередь, и на стариков, сдвигая партию с революционной позиции все ниже и ниже. Первая русская революция (1905 г.) отразилась в Германии прежде всего тем, что нарушила автоматический процесс принижения партии, вызвав у лучшей части молодого поколения подъем революционных настроений и – как всегда, одновременно! – теоретических интересов. Из этого источника питались элементы радикального крыла германской социал-демократии, а позже – спартаковцы. Но в целом партия В. Либкнехта и А. Бебеля встретила войну и революцию совершенно перерожденной и на щите своем подняла палача Носке.

Проводимая ныне Коминтерном тактика единого фронта и борьбы за переходные требования является необходимой политикой для коммунистических партий буржуазных государств в нынешний подготовительный период. Но нельзя закрывать глаза на то, что эта политика таит в себе в то же время несомненные опасности измельчания и даже полного перерождения коммунистических партий, если, с одной стороны, подготовительный период слишком растянется, и если, с другой стороны, повседневная работа западных партий не будет оплодотворяться активной теоретической мыслью, охватывающей динамику основных исторических сил в полном объеме.

Та же опасность стоит в известной степени и перед нашей партией, в стране пролетарской диктатуры. Работа наша по необходимости специализируется и уходит в детали. Вопросы государственной бережливости, научной организации труда, понижения себестоимости продуктов промышленности, прибыли и накопления должны занять сейчас центральное место в жизни партии. Без правильной, систематической работы и без реальных и прочных успехов в этой области все остальное будет запоздалым агитаторством, т.-е. жалкой и пошлой болтовней. Но, с другой стороны, даже и несомненные хозяйственные наши успехи грозили бы ослабить и расшатать партию, порождая в ней узкий практицизм, ведомственную и деловую ограниченность, крохоборчество, – если теоретическая мысль партии не будет по-прежнему с бою брать все новые и новые позиции, оплодотворяя всю нашу работу правильной мировой и внутренней ориентировкой. Близорукий практицизм на одном полюсе, скользящее по поверхности всех вопросов агитаторство – на другом, – таковы две несомненные опасности или два полярных выражения одной и той же опасности, подстерегающих нас на нашей нелегкой дороге.

Эта опасность стала бы фатальной, если бы мы допустили разрыв теоретической традиции партии. В области материальной культуры мы видели и видим, как трудно бывает восстановлять, когда нарушена непрерывность работы, – но здесь нарушение было неотвратимо, вытекая из самой природы классовой борьбы и ее революционной кульминации. В области идейной, мы, как партия, меньше всего нуждаемся в революции, наоборот, поддержание идейной преемственности есть сейчас наиболее повелительное требование революционной мысли. Линию нашего дальнейшего теоретического развития достаточно определяют две точки в царстве мысли: одна из них – Маркс, другая – Ленин.

Синтетический охват обстановки на основе материалистического, глубоко сверлящего анализа основных ее элементов представляет сущность марксизма (с перевесом в сторону исторического предвидения) и ленинизма (с перевесом в сторону действенных выводов). Особенности того и другого вытекают не из разницы методов, а из различия эпох. Ленинизм можно определить как марксизм, переведенный на язык эпохи империалистской агонии буржуазного общества.

Хотя Ленин-теоретик сам давал всегда обобщенное выражение тому, что делал Ленин-политик, тем не менее, – а еще лучше сказать именно потому, – теоретическое изучение и обобщение революционной работы Ленина на протяжении трети столетия представляет самостоятельную и огромную задачу, работа над которой уже сама по себе может и должна стать школой для теоретиков партии нового призыва. С этой точки зрения создание нашей Московской партийной организацией Института Ленина представляет собою начинание первоклассной важности. Вся партия должна здесь прийти на помощь Москве, ибо вся партия будет в будущем утолять духовную жажду из этого источника…

Капиталистическое общество агонизирует. Однако агония его получила длительный характер, в соответствии с мощной жизненной инерцией организма. Мы видим, как после отчаянных послевоенных судорог наступает относительное «успокоение», между жизненными функциями капиталистического организма устанавливается некоторое подобие равновесия, революционные перспективы как бы расплываются и меркнут, буржуазия преисполняется высокомерия, и на наиболее слабом своем, аппенинском, участке устанавливает диктатуру горохового шута. В масштабе большого исторического предвидения шут есть шут. Но для сегодняшней революционной борьбы шут, вооруженный аппаратом империалистского государства, – большой политический фактор. На этом промежутке – между кровавой диктатурой империализма и шутовской маской арлекина и шарлатана – историей укладывается все разнообразие средств и методов пережившего себя эксплуататорского класса. Время наше всегда чревато неожиданностями: кровавая угроза может разрешиться шутовством, но и шутовство империалистской буржуазии всегда чревато кровавыми преступлениями.

Затяжная нынешняя эпоха таит в себе возможность резких нарушений темпа, глубоких потрясений. Наша трезвая, осторожная, взвешивающая политика должна поэтому сохранять способность к крутым поворотам. В противном случае новая революционная волна, застигши коммунистическую партию врасплох, могла бы вывести ее из строя. А это почти наверное означало бы новое поражение революции. Напряженная теоретическая работа партии, связывающая вчерашний день с завтрашним, есть необходимое условие сохранения партией способности к крутым поворотам.

От вопросов «политики», в узком смысле слова, теоретическое внимание партии должно снова спуститься глубже, к вопросам экономики – не только нашего советского хозяйства, но и мирового капиталистического рынка. В этой основной исторической лаборатории происходит сейчас перегруппировка и подготовка сил для новой эпохи открытой гражданской войны. Уже III Конгресс Коминтерна, как только наметились изменения темпа развития, – напомнил штабам коммунистических партий о необходимости более глубоко опускать зонд анализа для определения дальнейшего пути. Если тогда некоторые товарищи готовы были видеть в этом чуть ли не «экономизм» (!), то теперь вряд ли такая оценка встретит чью бы то ни было поддержку. В докладе своем о положении Коммунистического Интернационала на XII Съезде нашей партии т. Бухарин значительное место, и не случайно, отвел анализу экономического состояния важнейших стран. Время суммарных революционных обобщений прошло. Оно наступит снова, когда теперешнее полуустойчивое равновесие будет взорвано неизменно накопляющимися внутри его противоречиями. Но пока что этот взрыв только подготовляется. Внимание к экономике! Вот чего требует нынешний период от партийной мысли, и требует строго. Ибо если в чистой политике многое можно схватывать нюхом и налету, то в экономике дело труднее: здесь нужна серьезная и добросовестная работа изучения фактов в их количественных и качественных соотношениях. Но зато только такая коллективная научная работа способна охранить свежесть и эластичность партийного сознания.

Автоматическое движение по одной и той же колее не есть, разумеется, следование традиции, ибо как раз величайшая и славнейшая традиция нашей партии состоит в ее несравненной маневроспособности, под углом зрения которой отступление, как и наступление, только звенья одного и того же замысла. Крутой поворот требует большого усилия и мысли, и воли: нужно понять необходимость поворота, нужно захотеть и – произвести его. Узкий практицизм так же неспособен на это, как и подбитое ветром агитаторство: и тот и другой типы одинаково склонны к растерянности, малодушию и панике в минуты, требующие особенно высокой концентрации сознания и воли. Сохранение партийной традиции, т.-е., по существу, сохранение самой партии, мыслимо только путем приобщения цвета молодого поколения к самостоятельной теоретической разработке вопросов революции в тесной связи со всей нашей внутренней и международной деятельностью.

Нет и не может быть оснований сомневаться в том, что мы справимся с этой задачей, как и со всеми другими!

P. S. Настоящий том состоит из работ, более или менее обобщенно («теоретически») освещающих разные вопросы революции. Работы, вошедшие в этот том, писались, однако, не как теоретические исследования, а как боевые политические произведения, что и наложило на них определяющую печать. В том самом виде, в каком они создавались, под давлением определенной потребности дня, они и напечатаны на этих страницах.

Весь том подготовлен к печати и снабжен примечаниями тов. Е. Кагановичем, которому выражаю здесь свою искреннюю благодарность.

Л. Троцкий. Терроризм и коммунизм

ПРЕДИСЛОВИЕ

Поводом к этой книге послужил ученый пасквиль Каутского того же наименования

(#litres_trial_promo). Наша работа была начата в период ожесточенных боев с Деникиным и Юденичем и не раз прерывалась событиями на фронтах. В те тягчайшие дни, когда писались первые главы, все внимание Советской России было сосредоточено на чисто военных задачах. Прежде всего нужно было отстоять самую возможность социалистического хозяйственного творчества. Промышленностью мы могли заниматься немногим свыше того, что было необходимо для обслуживания фронтов. Экономическую клевету Каутского мы вынуждены были разоблачать, главным образом, по аналогии с его политической клеветой. Чудовищные утверждения Каутского, будто русские рабочие неспособны к трудовой дисциплине и хозяйственному самоограничению, мы могли в начале этой работы – почти год тому назад – опровергать преимущественно указаниями на высокую дисциплинированность и боевой героизм русских рабочих на фронтах гражданской войны. Этого опыта было с избытком достаточно для опровержения мещанских клевет. Но теперь, спустя несколько месяцев, мы можем обратиться к фактам и доводам, почерпнутым непосредственно из хозяйственной жизни Советской России.

Как только ослабело военное давление, – после разгрома Колчака и Юденича и нанесения нами решающих ударов Деникину, после заключения мира с Эстонией и приступа к переговорам с Литвой и Польшей, – во всей стране произошел поворот в сторону хозяйства. И один этот факт быстрого и сосредоточенного перенесения внимания и энергии с одних задач на другие, глубоко-отличные, но требующие не меньших жертв, является непререкаемым свидетельством могущественной жизнеспособности советского строя. Несмотря на все политические испытания, физические бедствия и ужасы, трудящиеся массы бесконечно далеки от политического разложения, нравственного распада или апатии. Благодаря режиму, который хотя и наложил на них большие тяготы, но осмыслил их жизнь и дал ей высокую цель, они сохраняют исключительную нравственную упругость и беспримерную в истории способность сосредоточения внимания и воли на коллективных задачах. Сейчас во всех отраслях промышленности идет энергическая борьба за установление строгой трудовой дисциплины и повышение производительности труда. Организации партии, профессиональных союзов, правления заводов и фабрик соревнуют в этой области при безраздельной поддержке общественного мнения рабочего класса в целом. Завод за заводом добровольно, по постановлению своих общих собраний, удлиняют рабочий день. Петербург и Москва подают пример, провинция равняется по Петербургу. Субботники и воскресники, т.-е. добровольная и бесплатная работа в часы, предназначенные для отдыха, получают все большее распространение, вовлекая в свой круг многие и многие сотни тысяч рабочих и работниц. Напряженность и производительность труда на субботниках и воскресниках отличается, по отзывам специалистов и по свидетельству цифр, исключительной высотой.

Добровольные мобилизации для трудовых задач в партии и в союзе молодежи проводятся с таким же энтузиазмом, как раньше для боевых задач. Трудовое добровольчество дополняет и одухотворяет трудовую повинность. Недавно созданные комитеты по трудовой повинности охватывают сетью своей всю страну. Привлечение населения к массовым работам (очистка путей от снега, ремонт железнодорожного полотна, рубка леса, заготовка и подвоз дров, простейшие строительные работы, добыча сланца и торфа) получает все более широкий и планомерный характер. Все расширяющееся привлечение к труду воинских частей было бы совершенно неосуществимо при отсутствии высокого трудового подъема…

Правда, мы живем в обстановке тяжкого хозяйственного упадка, истощения, бедности, голода. Но это не довод против советского режима: все переходные эпохи характеризовались подобными же трагическими чертами. Каждое классовое общество (рабское, феодальное, капиталистическое), исчерпав себя, не просто сходит со сцены, а насильственно сметается путем напряженной внутренней борьбы, которая непосредственно причиняет участникам нередко больше лишений и страданий, чем те, против которых они восстали.

Переход от феодального хозяйства к буржуазному – подъем огромного прогрессивного значения – представляет собою чудовищный мартиролог. Как ни страдали крепостные массы при феодализме, как ни тяжко жилось и живется пролетариату при капитализме, никогда бедствия трудящихся не достигали такой остроты, как в эпохи, когда старый феодальный строй насильственно ломался, уступая место новому. Французская Революция XVIII столетия, которая достигла своего гигантского размаха под напором исстрадавшихся масс, сама на продолжительный период до чрезвычайности углубила и обострила их бедствия. Могло ли быть иначе?

Дворцовые перевороты, заканчивающиеся личными перетасовками на верхах, могут совершаться в короткий срок, почти не отражаясь на хозяйственной жизни страны. Другое дело – революции, втягивающие в свой водоворот миллионы трудящихся. Какова бы ни была форма общества, оно покоится на труде. Отрывая народные массы от труда, вовлекая их надолго в борьбу, нарушая этим их производственные связи, революция тем самым наносит удары хозяйству и неизбежно понижает тот экономический уровень, который она застигла у своего порога. Чем глубже социальный переворот, чем большие массы он вовлекает, чем он длительнее, тем большие разрушения он совершает в производственном аппарате, тем более опустошает общественные запасы. Отсюда вытекает лишь тот, не требующий доказательств, вывод, что гражданская война вредна для хозяйства. Но ставить это в счет советской системе хозяйства – то же самое, что ставить в вину новому человеческому существу родовые муки матери, произведшей его на свет. Задача в том, чтобы гражданскую войну сократить. А это достигается только решительностью действия. Но именно против революционной решительности направлена вся книга Каутского.

Со времени выхода разбираемой нами книги в свет не только в России, но во всем мире, и прежде всего в Европе, произошли крупнейшие события или продвинулись вперед многозначительные процессы, подрывающие последние устои каутскианства.

В Германии гражданская война принимала все более ожесточенный характер. Внешнее организационное могущество старой партийной и профессиональной демократии рабочего класса не только не создало условий более мирного и «гуманного» перехода к социализму, что вытекает из нынешней теории Каутского, но, наоборот, послужило одной из главных причин затяжного характера борьбы при все возрастающем ее ожесточении. Чем более консервативным грузом стала германская социал-демократия, тем больше сил, жизней и крови вынужден расходовать преданный ею германский пролетариат в ряде последовательных атак на устои буржуазного общества, чтобы в процессе самой борьбы создать для себя новую, действительно революционную организацию, способную привести его к окончательной победе. Заговор немецких генералов, мимолетный захват ими власти и последовавшие затем кровавые события показали снова, каким жалким и ничтожным маскарадом является так называемая демократия в условиях крушения империализма и гражданской войны. Пережившая себя демократия не разрешает ни одного вопроса, не смягчает ни одного противоречия, не залечивает ни одной раны, не предотвращает восстаний ни справа, ни слева, – она бессильна, ничтожна, лжива и служит только для того, чтобы сбивать с толку отсталые слои народа, особенно мелкую буржуазию.

Выраженная Каутским в заключительной части его книги надежда на то, что западные страны, «старые демократии» Франции и Англии, к тому же увенчанные победой, дадут нам картину здорового, нормального, мирного, истинно каутскианского развития к социализму, является одной из наиболее нелепых иллюзий. Так называемая республиканская демократия победоносной Франции представляет собою в настоящее время самое реакционное, кровавое и растленное правительство изо всех, какие когда-либо существовали на свете. Его внутренняя политика построена на страхе, жадности и насилии в такой же мере, как и его внешняя политика. С другой стороны, французский пролетариат, обманутый более, чем какой бы то ни было класс был когда бы то ни было обманут, все более переходит на путь прямого действия. Репрессии, какие правительство республики обрушило на Всеобщую Конфедерацию Труда, показывают, что даже синдикалистскому каутскианству, то есть лицемерному соглашательству, нет легального места в рамках буржуазной демократии. Революционизирование масс, ожесточение собственников и крушение промежуточных группировок – три параллельных процесса, обусловливающих и предвещающих близость ожесточенной гражданской войны, – шли на наших глазах полным ходом за последние месяцы во Франции.

В Англии события, отличные по форме, идут по тому же основному пути. В этой стране, правящий класс которой сейчас, более чем когда-либо, угнетает и грабит весь мир, формулы демократии потеряли свое значение даже как орудие парламентского шарлатанства. Наиболее квалифицированный в этой области специалист, Ллойд-Джордж, апеллирует ныне не к демократии, а к союзу консервативных и либеральных собственников против рабочего класса. В его аргументах не осталось и следа демократической расплывчатости «марксиста» Каутского. Ллойд-Джордж стоит на почве классовых реальностей и именно потому говорит языком гражданской войны. Английский рабочий класс с отличающим его тяжеловесным эмпиризмом приближается к той главе своей борьбы, перед которой самые героические страницы чартизма померкнут, как Парижская Коммуна побледнеет перед близким победоносным восстанием французского пролетариата.

Именно потому, что исторические события с суровой энергией развивали за эти месяцы свою революционную логику, автор настоящей книги спрашивает себя: есть ли еще надобность в ее опубликовании? Нужно ли еще теоретически опровергать Каутского? Есть ли теоретическая потребность в оправдании революционного терроризма?

К сожалению – да. Идеология играет в социалистическом движении, по самому существу его, огромную роль. Даже для эмпирической Англии наступил период, когда рабочий класс должен предъявлять все возрастающий спрос на теоретическое обобщение своего опыта и своих задач. Между тем психология, даже пролетарская, заключает в себе страшную инерцию консерватизма, – тем более, что в данном случае дело идет не о чем ином, как о традиционной идеологии партий II Интернационала, пробуждавших пролетариат и еще недавно столь могущественных. После крушения официального социал-патриотизма (Шейдеман, В. Адлер, Ренодель, Вандервельде, Гендерсон, Плеханов и пр.) международное каутскианство (штаб германских независимых, Фридрих Адлер, Лонгэ, значительная часть итальянцев, английские «независимцы», группа Мартова и пр.) является главным политическим фактором, на который опирается неустойчивое равновесие капиталистического общества. Можно сказать, что воля трудящихся масс всего цивилизованного мира, непосредственно подстегиваемая ходом событий, в настоящее время несравненно более революционна, чем их сознание, над которым еще тяготеют предрассудки парламентаризма и соглашательства. Борьба за диктатуру рабочего класса означает для текущего момента жестокую борьбу с каутскианством внутри рабочего класса. Ложь и предрассудки соглашательства, еще отравляющие атмосферу даже в партиях, тяготеющих к III Интернационалу, должны быть отброшены прочь. Делу непримиримой борьбы против трусливого, половинчатого и лицемерного каутскианства всех стран должна служить эта книга.

P. S. Сейчас (май 1920 г.) над Советской Россией снова сгустились тучи. Буржуазная Польша своим нападением на Украину открыла новое наступление мирового империализма на Советскую Россию. Величайшие опасности, вновь вырастающие перед революцией, и огромные жертвы, налагаемые войной на трудящиеся массы, снова толкают русских каутскианцев на путь открытого противодействия Советской власти, т.-е. фактически на путь содействия мировым душителям социалистической России. Судьба каутскианцев состоит в том, чтобы пытаться помогать пролетарской революции, когда дела ее стоят достаточно хорошо, и чинить ей всевозможные препятствия, когда она особенно нуждается в помощи. Каутский уже не раз предсказывал нашу гибель, которая должна явиться наилучшим доказательством его, Каутского, теоретической правоты. В своем падении этот «наследник Маркса» дошел до того, что единственной серьезной его политической программой является спекуляция на крушение пролетарской диктатуры.

Он ошибется и на этот раз. Разгром буржуазной Польши Красной Армией, руководимой коммунистическими рабочими, явится новой манифестацией могущества пролетарской диктатуры и именно этим нанесет сокрушительный удар мещанскому скептицизму (каутскианству) в рабочем движении. Несмотря на сумасшедшую путаницу внешних форм, лозунгов и красок, современная нам история до чрезвычайности упростила основное содержание своего процесса, сведя его к борьбе империализма с коммунизмом. Пилсудский воюет не только за земли польских магнатов на Украине и Белоруссии, не только за капиталистическую собственность и католическую церковь, но и за парламентарную демократию, за эволюционный социализм, за II Интернационал, за право Каутского оставаться критическим приживальщиком буржуазии. Мы воюем за Коммунистический Интернационал и международную революцию пролетариата. Ставка велика с обеих сторон. Борьба будет упорной и тяжкой. Мы надеемся на победу, ибо имеем на нее все исторические права.

I. СООТНОШЕНИЕ СИЛ

Довод, который неизменно повторяется в критике советского режима России и особенно в критике революционных попыток перехода к нему в других странах, – это довод от соотношения сил. Советский режим в России утопичен, ибо «не отвечает соотношению сил». Отсталая Россия не может ставить себе задач, которые были бы в пору передовой Германии. Но и для пролетариата Германии было бы безумием захватывать в свои руки политическую власть, так как это «в настоящее время» нарушило бы соотношение сил. Лига Наций несовершенна, но зато отвечает соотношению сил. Борьба за низвержение империалистского господства утопична, – соотношению сил отвечает требование поправок к Версальскому договору. Когда Лонгэ ковылял за Вильсоном, то это происходило не в силу политической дряблости Лонгэ, а во славу закона соотношения сил. Австрийский президент Зейц и канцлер Реннер должны, по мнению Фридриха Адлера, упражнять свою мещанскую пошлость на центральных постах буржуазной республики, ибо иначе будет нарушено соотношение сил. Года за два до мировой войны Карл Реннер, тогда еще не канцлер, а «марксистский» адвокат оппортунизма, разъяснял мне, что третьеиюньский режим, т.-е. увенчанный монархией союз помещиков и капиталистов, неизбежно продержится в России в течение целой исторической эпохи, так как он отвечает соотношению сил.

Что же такое это соотношение сил, – сакраментальная формула, которая должна определять, направлять и разъяснять весь ход истории, оптом и в розницу? Почему собственно формула соотношения сил у нынешней школы Каутского неизменно выступает, как оправдание нерешительности, косности, трусости, измены и предательства?

Под соотношением сил понимается все, что угодно: достигнутый уровень производства, степень классовой дифференциации, число организованных рабочих, наличность в кассе профессиональных союзов, иногда результат последних парламентских выборов, нередко степень уступчивости министерства или степень наглости финансовой олигархии, – чаще всего, наконец, то суммарное политическое впечатление, которое создается у полуослепшего педанта или у так называемого реального политика, хотя бы и усвоившего фразеологию марксизма, но на деле руководствующегося пошлейшими комбинациями, обывательскими предрассудками и парламентскими «приметами»… Пошушукавшись с директором департамента полиции, австрийский социал-демократический политик в добрые и не столь старые годы всегда с точностью знал, допустима ли в Вене «по соотношению сил» мирная уличная манифестация в день Первого Мая. Для Эбертов, Шейдеманов и Давидов соотношение сил не так давно измерялось с полной точностью тем количеством пальцев, которые протягивал им при встрече в рейхстаге Бетман-Гольвег или сам Людендорф.

По Фридриху Адлеру, установление советской диктатуры в Австрии было бы гибельным нарушением соотношения сил: Антанта обрекла бы Австрию на голод. В доказательство Фридрих Адлер на июльском съезде Советов указывал на Венгрию, где в тот период венгерским Реннерам не удалось еще при помощи венгерских Адлеров сбросить власть Советов. На первый взгляд могло действительно показаться, что Фридрих Адлер в отношении Венгрии оказался прав: пролетарская диктатура там была вскоре низвергнута, и место ее заняло министерство мракобеса Фридриха. Но вполне допустимо спросить, отвечало ли это последнее соотношению сил? Во всяком случае Фридрих и его Гусар не могли бы и временно оказаться у власти, если бы не румынская армия. Отсюда ясно, что, при объяснении судеб Советской власти в Венгрии, приходится брать в расчет «соотношение сил», по крайней мере, в пределах двух стран: самой Венгрии и соседней Румынии. Но не трудно понять, что на этом останавливаться нельзя: если бы в Австрии была установлена диктатура Советов до наступления венгерского кризиса, свержение Советской власти в Будапеште оказалось бы задачей несравненно более трудной. Стало быть, приходится включать и Австрию, вместе с предательской политикой Фридриха Адлера, в то соотношение сил, которое определило временное падение Советской власти в Венгрии.

Гильфердинг, Хильфердинг (Hilferding) Рудольф (10.8.1877, Вена, - 10.2.1941, Париж), один из лидеров австрийской и германской социал-демократии и 2-го Интернационала, теоретик австромарксизма. Студентом медицинского факультета вступил в австрийскую социал-демократическую партию. По окончании университета переехал в Берлин, где сотрудничал в «Нойе цайт», теоретическом органе германской социал-демократии, выступая со статьями по вопросам марксистской экономической теории. В 1907-15 редактор ЦО германской Социал-демократической партии «Форвертс». В годы 1-й мировой войны 1914-18 Гильфердинг занимал центристские позиции, стал членом Независимой социал-демократической партии Германии. После войны он выступил с открытой ревизией марксизма, выдвинув теорию «организованного капитализма». Враждебно относился к советской власти и диктатуре пролетариата. С 1924 депутат рейхстага. В 1923 и 1928-29 министр финансов в буржуазном правительстве Веймарской республики. Гильфердинг был подвергнут критике В. И. Лениным, относившим его к людям, которые осуществляют «... влияние буржуазии на пролетариат из внутри рабочего движения... » (1). После захвата власти фашистами Гильфердинг эмигрировал во Францию (1933). Выданный вишийским правительством гитлеровцам в феврале 1941, умер в тюрьме (2).

В своём главном труде «Финансовый капитал» (1910) Гильфердинг сделал одну из первых попыток дать научное объяснение новым явлениям капитализма, связанным с его вступлением в стадию империализма. В нём Гильфердинг обобщил большой теоретический материал о появлении и деятельности акционерных обществ, образовании фиктивного капитала, описал биржу; рассмотрел процесс подчинения мелких капиталов крупным; защищал тезис о зрелости капитализма для замены его социализмом.

Уже на первой странице предисловия к своей работе Гильфердинг писал о той роли, которую играют при империализме монополии: «Характерную особенность «современного» капитализма представляют те процессы концентрации, которые обнаруживаются, с одной стороны в «уничтожении свободной конкуренции» посредством образования картелей и трестов, а с другой стороны - во все более тесной связи между банковым капиталом и промышленным капиталом. Благодаря этой связи капитал принимает форму финансового капитала, представляющего наивысшую и наиболее абстрактную форму проявления капитала» (4). Далее в книге раскрывается значение монополий в развитии империализма: «Ожесточенность конкуренции пробуждает стремление к ее прекращению. Самым простым способом достигается это, если части мирового рынка включаются в состав национального рынка, т.е. присоединением чужих стран колониальной политикой. Если свободная торговля была равнодушна к колониям, то протекционизм непосредственно приводит к большей активности в колониально-политической сфере. Здесь интересы государств непосредственно враждебно сталкиваются между собой» (5).

Процессы монополизации, по мнению Гильфердинга, касаются и сферы государственной власти; мелкие государства поглощаются крупными, так же, как мелкие предприятия монополистами: «Развилась тенденция, что сравнительно мелкие, а потому экономически отсталые политические единицы политически группируются вокруг крупнейших единиц. Эти политические связи воздействуют обратно на экономические отношения и создают из страны, политически находящейся в свите, преимущественную сферу для приложения капитала страны-покровительницы. Дипломатия непосредственно состоит здесь на службе капитала, ищущего применения. Но пока мелкие государства еще не прочно «прибраны к рукам», они превращаются в арену необузданной конкуренции иностранного капитала. И здесь исход стараются решить политическими мерами. Политическая власть приобретает, таким образом, решающее значение в конкурентной борьбе, и прибыль финансового капитала непосредственно связывается с политическою силою государства. Важнейшей функцией дипломатии становится теперь представительство финансового капитала»(6).

«Чем крупнее хозяйственная территория, чем больше сила государства, тем благоприятнее положение национального капитала на мировом рынке. Таким образом, финансовый капитал становится носителем идеи усиления государственной власти всеми способами. Но чем крупнее исторически сложившиеся различия в силе разных государств, тем больше различий в условиях конкуренции, тем ожесточеннее, - потому что она сопряжена с большими надеждами на успех, - борьба крупных хозяйственных областей из-за подчинения мирового рынка. Эта борьба становится острее по мере того, как повышается развитие финансового капитала и вырастает его стремление монополизировать части мирового рынка для национального капитала; но чем дальше зашел уже процесс этого монополизирования, тем ожесточеннее борьба за остаток» (7).

Гильфердингом делается попытка сформулировать определение политики финансового капитала: «Политика финансового капитала преследует троякого рода цели: во-первых, создание возможно обширной хозяйственной территории, которая, во-вторых, должна быть ограждена от иностранной конкуренции таможенными стенами и таким образом должна превратиться, в-третьих, в область эксплуатации для национальных монополистических союзов» (8).

Гильфердинг писал о монополизации всех сфер, при этом особенно интересным представляется его попытка даже профессиональные союзы представить своего рода картелями по монополизации рабочей силы: «Функция профессионального союза заключается в том, чтобы прекратить на рабочем рынке конкуренцию рабочих между собою: он стремится монополизировать предложение товара - рабочую силу. В этом смысле он представляет картель, контингентирующий предложение, или, - так как отношения к капиталисту исчерпывается здесь куплей и продажей товара, - представляет ринг. Каждый картель, стремящийся контингентировать предложение, и всякий ринг страдает, однако, тем недостатком, что он не подчиняет себе производство и потому не может регулировать размеры предложения. В профессиональном союзе этот недостаток неотвратим. Производство рабочей силы почти всегда находится вне сферы его регулирования»(9).

О разделе и переделе мира Гильфердинг не просто писал, а анализировал экономические предпосылки этих процессов. Одними из важнейших из них он считал экспорт капитала, как ссудного, так и промышленного.

«Экспорт капитала, как ссудного капитала, до чрезвычайности расширяет поглотительную способность вновь открываемого рынка. Предположим, что вновь открытый рынок в состоянии экспортировать товаров на один миллион фунтов стерлингов. Но если эта стоимость экспортирована в страну не как товар, а как ссудный капитал, например, в форме государственного займа, то эта же стоимость в один миллион фунтов стерлингов, которую может располагать новый рынок, послужит уже не для обмена на товары, а для уплаты процентов на капитал.

Экспорт промышленного капитала оказывает действие еще более значительное, чем экспорт капитала в форме ссудного капитала, и как раз по этой причине экспорт капитала в форме промышленного капитала приобретает все большую важность. Например, капитализирование южной Африки совершенно отрешено от поглотительной способности южной Африки: главная отрасль производства, разработка золотых рудников, пользуется почти безграничной возможностью сбыта, и темп внедрения капитала зависит здесь только от естественной возможности расширять разработку и от наличности достаточного рабочего населения» (10).

Экспорт капитала, по мнению Гильфердинга, приводит к необходимости попыток вмешиваться во внутреннюю политику тех государств, которые являются его импортерами, а также конфликтам между капиталистически развитыми государствами за право экспорта: «Если новые рынки становятся не просто областями для сбыта, а сферами приложения капитала, то в зависимости от этого изменяется и политическая позиция стран, экспортирующих капитал. Если в чужой стране строятся железные дороги, приобретается земля, сооружаются гавани и доки, закладываются и пускаются в ход рудники, риск много больше, чем в том случае, когда просто покупаются и продаются товары. Отсталость правовых отношений превращается в препону, преодоления которой, хотя бы и мерами насилия, все необузданнее требует финансовый капитал. Это приводит к постоянно обостряющимся конфликтам между развитыми капиталистическими государствами и государственной властью отсталых стран, к все более настойчивым попыткам навязать этим странам юридические отношения, соответствующие потребностям капитализма: навязать с сохранением или уничтожением прежних властей. В то же время конкуренция из-за вновь открытых сфер приложения капитала приводит к новым противоречиям и конфликтам между самими капиталистически развитыми государствами» (11).

Экспорт капитала является важнейшим двигателем империализма, в том числе, и опирающегося на военную силу: «Движение к независимости угрожает европейскому капиталу в его наиболее ценных областях эксплуатации, сулящих наиболее блестящие перспективы, и европейский капитал может удерживать господство, лишь постоянно увеличивая свои военные силы. Отсюда призывы всех капиталистов, связанных своими интересами с чужими странами, к сильной государственной власти, авторитет которой защитил бы эти интересы и в отдаленнейших уголках света; призывы к тому, чтобы повсюду развевался военный флаг, который позволит повсюду развеваться торговому флагу. Но лучше всего себя чувствует экспортный капитал, когда государственная власть его страны вполне подчинит себе новую область: тогда экспорт капитала из других стран будет устранен, экспортированный капитал будет пользоваться привилегированным положением, и его прибыли при случае еще будут гарантированы государством. Таким образом, экспорт капитала действует в пользу империалистской политики» (12).

Гильфердинг писал о том влиянии, которое борьба за передел мира оказывает на международную политику: «Стремление к приобретению колоний ведет к постоянно возрастающему антагонизму между крупными хозяйственными областями и оказывает в Европе решающее воздействие на взаимные отношения между отдельными государствами» (13).

«У Германии нет заслуживающих внимания колониальных владений; между тем как не только ее сильнейшие конкуренты, Англия и Соединенные Штаты, но и сравнительно небольшие державы, Франция, Бельгия, Голландия, располагают значительными колониями, а ее будущий конкурент, Россия, тоже владеет колоссально огромной хозяйственной территорией. Это положение должно до чрезвычайности обострить антагонизм между Германией, с одной стороны, и Англией и ее спутниками - с другой, и будет толкать к насильственному разрешению» (14).

Гильфердинг писал и об идеологических обоснованиях политики империализма: «Идеал теперь - обеспечить собственной нации господство над миром: стремление столь же безграничное, как то стремление капитала к прибыли, из которого оно возникает. Капитал становится завоевателем мира, но каждый раз, как он завоевывает новую страну, он завоевывает только новую границу, которую необходимо отодвинуть дальше. Это стремление превращается в экономическую необходимость, потому что остановка понижает прибыль финансового капитала, уменьшает его способность к конкуренции и может, в конце концов, меньшую хозяйственную область превратить в данницу крупной. Обосновываемое экономическими соображениями, это стремление идеологически оправдывается при помощи того изумительного сгиба национальной идеи, который уже не признает права каждой нации на политическое самоопределение и независимость и который уже не является выражением в национальном масштабе демократической догмы о равенстве всего, что носит человеческий облик: нет, согнутая так национальная идея экономическую предпочтительность монополии отражает в том привилегированном положении, которое должно принадлежать собственной нации. Последняя является избранной среди всех остальных. Так как подчинение чужих наций осуществляется насилием, следовательно, очень естественным способом, то представляется как будто державная нация обязана господством своим особенным естественным свойствам, т.е. своим расовым особенностям. Таким образом, в расовой идеологии стремление финансового капитала к власти приобретает оболочку естественнонаучной обоснованности, его действия получают благодаря этому вид естественнонаучной обусловленности и необходимости. На место идеала демократического равенства выступил идеал олигархического господства» (16).

Теория национальной идеи, как движущей силы империализма, представляется альтернативой идеи классовой борьбы: «Империализм ничего не хочет для себя; но он не принадлежит и к числу тех фантазеров и мечтателей, которые невыразимый хаос рас, стоящих на различных ступенях развития и обладающих различными способностями к нему, растворяют в бескровном понятии человечества. Твердым, ясным взором окидывает он вавилонское смешение народов, и выше их всех видит свою собственную нацию. Она реальна, она живет в мощном, все умножающем свою мощь и величие государстве, и ее возвышению посвящены все силы. Этим достигнуто подчинение интересов индивидуума высшим общим интересам, представляющее условие всякой жизнеспособной социальной идеологии, чуждое народу государство и сама нация связаны так в единое целое, и национальная идея в качестве движущей силы сделалась служанкой политики. Классовые противоречия исчезли и уничтожены, поглощенные службою интересам целого. На место чреватой для собственников неведомой опасной борьбы между классами выступили общие действия нации, объединенной одинаковой целью - стремлением к национальному величию» (17). Во многом эти идеи в дальнейшем определили политику гитлеровской Германии.

В конце своей работы Гильфердинг выступает с утверждениями о том, что империализм сам готовит почву для замены его социализмом: «Выполняя функцию обобществления производства, финансовый капитал до чрезвычайности облегчает преодоление капитализма. Раз финансовый капитал поставил под свой контроль важнейшие отрасли производства, будет достаточно, если общество через свой сознательный исполнительный орган, завоеванное пролетариатом государство, овладеет финансовым капиталом: это немедленно передаст ему распоряжение важнейшими отраслями производства. От этих отраслей производства зависят все остальные, и потому господство над крупной промышленностью уже само по себе равносильно наиболее действительному общественному контролю, который осуществляется и без всякого дальнейшего непосредственного обобществления» (18). «Экономическая власть знаменует в то же время власть политическую. Господство над хозяйством дает в то же время господство над политическими ресурсами государственной власти. Чем выше концентрация в экономической сфере, тем неограниченнее подчинение государства. Это строгое сплочение всех сил государства представляется величайшим развитием его сил, государство - непреодолимым орудием охраны экономического господства, а потому и завоевание политической власти - предпосылкой экономического освобождения. В мощном столкновении враждебных интересов диктатура магнатов капитала превращается, наконец, в диктатуру пролетариата» (19).

Работа Р. Гильфердинга «Финансовый капитал» внесла огромный вклад в формировании учения об империализме в начале XX века. В ней говорится и о попытках монополизации всего в мире, включая власть и рабочую силу, и о процессах раздела и передела мира, и тех экономических процессах, которые за этим стоят, и об идеологических обоснованиях политики империализма. В завершении работы фактически предсказывается возможность появления гитлеровской Германии и Советского Союза. Оба эти варианта трансформации империализма, в том виде в каком он сформировался на рубеже 19-20 вв. вызывали резкое неприятие Р. Гильфердинга, с течением времени изменившем свои взгляды и подвергаемого за это резкой критике марксистов. Его попытки личного участия в процессах изменения мира в депутата рейхстага и министра финансов Веймарской республики не были особо результативны. Жизнь свою он закончил в гитлеровской тюрьме. Однако, как теоретик империализма, он оказался более успешен, чем как политик, высказанные им в «Финансовом капитале» идеи актуальны и сегодня, когда описанные им мировые процессы продолжаются, хотя и в несколько измененных формах.

Примечания
1. Ленин В.И. т. 41, с. 296
2. Большая советская энциклопедия. slovari.yandex.ru (дата обращения 08.05. 2011 года)
3. Ленин В. И., Полн. собр. соч., 5 изд., т. 27, с. 309
4. Гильфердинг Р. Финансовый капитал. Новейшая фаза в развитии капитализма. М., 1924. С. XIII
5. Там же. С. 384
6. Там же. С. 393
7. Там же. С. 394
8. Там же. С. 386
9. Там же. С. 419
10. Там же. С. 373
11. Там же. С. 379-380
12. Там же. С. 380
13. Там же. С. 391
14. Там же. С. 394-395
15. Там же. С. 392
16. Там же. С. 399-400
17. Там же. С. 401
18. Там же. С. 443
19. Там же. С. 446

Алексей Федотов , доктор исторических наук, профессор Ивановского филиала НОУ ВПО «Институт управления»

ГИЛЬФЕРДИНГ

(Hilferding), Рудольф (10 авг. 1877 – 10 февр. 1941) – один из лидеров герм. с.-д-тии и 2-го Интернационала, теоретик австромарксизма, перешедший на позиции социал-реформизма. В 1906–15 Г. – редактор центр. органа герм. с.-д-тии "Vorwärts", занимал центристскую, каутскианскую позицию, отстаивая единство с социал-шовинистами. После Октябрьской революции Г. – враг Сов. власти, пролетарской диктатуры. Прикрываясь левыми фразами, содействовал удушению революц. движения в Германии. Являясь фактич. лидером герм. "независимой с.-д. партии" и редактором ее центр. органа "Freiheit" (1918–22), Г. поддерживал тактику соглашения с шейдемановцами. После объединения в 1922 "независимых" с партией шейдемано-цев Г. дважды был мин. финансов в коалиц. бурж. пр-вах. В 1933 эмигрировал во Францию.

В своих теоретич. работах Г. выступал гл. обр. как. экономист. В работе "Бём-Баверк, как критик Маркса" ("Böhm-Bawerks Marx – Kritik", в кн.: Marx-Studien, Bd 1, 1904, рус. пер. 1920, 1923) Г. критиковал бурж. экономистов, пытавшихся опровергнуть систему Маркса, однако он "защищал" Маркса как неокантианец, нередко подменяя материалистич. диалектику кантианством и махизмом.

После 1-й мировой войны Г. стал апологетом теории т.н. "организованного капитализма" и "хозяйственной" демократии. Он писал о росте "мирных" тенденций в политике империалистич. гос-в. Г. абсолютно безосновательно считал, что империалистич. война уничтожила возможность дальнейших войн и создала одновременно внутр. условия, устраняющие опасность революции; что концентрация и централизация капитала, рост трестов и картелей приводят к устранению конкуренции, анархии произ-ва, кризисов; что "организованный капитализм" означает переход капиталистов к социалистич. принципу планового произ-ва. Поэтому задачу Г. видел в том, чтобы с помощью сознат. обществ. регулирования преобразовать капиталистич. х-во в х-во, руководимое "демократическим государством", к-рое Г., игнорируя классовую природу гос-ва, изображал как орган осуществления социализма. Для этого, по Г., нужно только завоевать путем пропаганды большинство и прибегать к коалиц. политике с буржуазией. "Теории" Г. оправдывали "деловое сотрудничество" с буржуазией и способствовали наступлению монополистич. капитала на рабочий класс. Оппортунистич. теория "организованного капитализма" Г. была подхвачена ревизионистами 2-го Интернационала, троцкистами, бухаринцами и др.

Ленин подверг "теории" Г. уничтожающей критике. Люди типа Г. осуществляют "влияние буржуазии на пролетариат и з в н у т р и рабочего движения, и з в н у т р и социалистических партий..." (Ленин В. И., Соч., 4 изд., т. 31, с. 256).

Лит.: Ленин В. И., Империализм, как высшая стадия капитализма, Соч., 4 изд., т. 22 (Предисловие к франц. и нем. изданиям и главы 1, 3, 8 и 9); его же, Третий Интернационал и его место в истории, там же, т. 29; его же, Герои бернского Интернационала, там же; его же, Как. буржуазия использует ренегатов, там же, т. 30; его же, Тетради по империализму, [М.], 1939.

А. Мысливченко. Москва.

• - , один из лидеров австрийской и германской социал- демократии, теоретик т. н. австромарксизма. Родился 10 августа 1877 в Вене в семье богатого предпринимателя...

  Энциклопедия Третьего рейха

• - Рудольф, один из лидеров австрийской и германской социал-демократии и 2-го Интернационала...

  Современная энциклопедия

• - 1. Александр Федорович - рус. славяновед, историк и собиратель рус. былин. Чл.-корр. АН. Один из видных представителей славянофилов. Род. в семье крупного чиновника в Варшаве. Окончил Моск. ун-т...

  Советская историческая энциклопедия

• - балетмейстер второй половины XVIII в., составитель...
• - авт. "Пособия при изучении Индустана", р. 25 марта 1862, полк., библиотек. Михайл...

  Большая биографическая энциклопедия

• - известный славист и русск. этнограф, р. 23 июля 1831 в Варшаве, с. директ. дипломат. канцел., пом. ст.-секр. Гл. комит. по устр. сельск. сост., † в Каргополе 20 июня 1872...

  Большая биографическая энциклопедия

• - переводч...

  Большая биографическая энциклопедия

• - директор немецк. труппы в СПб., при Елизавете Петровне...

  Большая биографическая энциклопедия

• - балетмейстер, был придворным балетмейстером в Вене и в 1759 г. прислан, по желанию Императрицы Елизаветы Петровны, австрийским двором в Петербург на некоторое время для улучшения русского балета и введения в нем "...

  Большая биографическая энциклопедия

• - гравер и живописец, по П. Н. Петрову приехавший в Россию при Екатерине II. Известна только одна его гравюра: "Вид села Коломенского"...

  Большая биографическая энциклопедия

• - Гильфердинг, Александр Федорович - известный славист. Окончил курс в Московском университете по историко-филологическому факультету...

  Биографический словарь

• - известный славист. Первоначальное образование получил в доме своего отца, бывшего директором дипломатической канцелярии при наместнике Царства Польского...

  Энциклопедический словарь Брокгауза и Евфрона

• - венский балетмейстер, прибывший в Россию около 1760 г., чтобы привести в "лучшее нового вкуса совершенство балеты" на придв. сцене...